Моя жизнь с русскими. Или Свой среди чужих - Гвейн Гамильтон

«Кладу зи перст на зи уста, изумляюся и плачу!»…

Вау и ничего себе! Оскорбительно! После такого было бы, наверно, дуэль, хотя кто его знает. Почему, ведь, плачет если это он оскорбил? Может не на свои уста, не на зи уста, а на другие уста, то есть уста другого человека, на а уста, и тот, чьи уста, что-нибудь такое сделал. Может укусил, что ли? Мало ли, клали перст на его уста, свинство, конечно, да и может он еще и грязный был, или просто обидно было, и укусил, блин, и поэтому плачет…

«Кладу зи перст на а уста, (укусили, блин) изумляюся и плачу!»…

Столько возможностей теперь. То есть, они все это время там были, просто англичанин не могли понять какой из них русский имеет ввиду, и поэтому затруднялись по-русски. А теперь – и проблемы нет! Попробуем еще одно предложение подлинее, и сложнее, и посмотрим как. (Теперь от Жириновского).

«Я в детстве мылся в бане для железнодорожников. Они шли без очереди. Я двадцать лет сидел в очереди. А они шли напрямую, потому что это их баня.»

В некотором смысле это, конечно, проще чем Карамзин, хотя в главном остаются черные пятна неясности. Ну, в какой бане? Для железнодорожников. Да, но в какой именно, только одна у них? Нет, наверное, есть много железнодорожников в мире. Тогда «а». Какая очередь? Пока только общее понятие, ну, не любили ждать, бывает. Тоже «а». Потом очередь опять. Теперь уже знаем в какой. Значит – «зи». А потом баня опять. Но там теперь ясно, там на этот раз «их».

«Я в детстве мылся в а бане для железнодорожников. Они шли без а очереди. Я двадцать лет сидел в зи очереди. А они шли напрямую, потому что это их баня.»

Теперь все понятно! Здорово!

Иностранка

И за рубежом гром любви слышится.

В Канаде теперь очень модны межкультурные такие браки. Китайцы там с канадцами, эскимосы с неграми, и т. д. Официальные статистики говорят, будто там через какие-то пять лет все люди будут жениться на незнакомых им культурах и вся страна преобразуется. И из-за этого, говорят знающие, будет царить полное согласие и понимание в сердцах у всех, и на улицах больше не будет раздоров, разве что после хоккея по субботам. Классно, по моему, и эффективно.

Вот недавно один мой знакомый канадец влюбился в таком духе до потери сознания.

– Ой, – говорит он, – ой. Какая она такая, фу, красивая, не могу. И хотя разглядеть не разглядел, темно-то было, фу какая, скорее всего белокурая. Помоги мне, я тебя умоляю, а не то не знаю, как я буду вставать по утрам раньше, чем в полдень.

– Хорошо, – говорю, – хорошо. Только с чего это ты взял, что я смогу тебе помочь?

– Она русская, – говорит, – в этом я уверен. Я это чувствую.

– О’кэй, – говорю, – расскажи мне, что случилось.

Главные события развернулись ночью в парке:

– Иду домой, – говорит, – с работы, часов в одиннадцать вечера, толкаюсь немножко в автобусе ради смеха и на остановке выхожу. Ну никак не думаю о любви, совсем не в любовном настроении. Вот по парку иду и вижу, что какая-то там баба в шляпе тюльпаны режет и кладет себе в корзинку. Ничего себе, думаю, наглость, крадет имущество городское, собачья кровь. И бесит меня этот фактик, и думаю: сейчас скажу гражданке, скорее, иностранке, что так нельзя в Канаде после заката, не знаю как там у вас, но у нас это неслыханно в темноте. Вот открываю пасть свою, но успеваю только вяло произнести начальные сердитые звуки, как ее собака, овчарка лохматая, на меня бежит с другой стороны, где я от нее не защищался. Я замер. Но девушка, красивая, кричит что-то на своем хрипливом диалекте и собака – по кличке Боб, как ни забавно – останавливается смирно. У меня не осталось желания замечание делать, и я удрал домой, покуда это реально было. Но странная вещь – истинная любовь. Я потом все вижу ее светлое личико, темное из-за ночи, и слышу ее нежно командно-славянский голос и забыть ее не могу. Потом я еще более начал думать о том, какая она все-таки умная – собаку там спрятала за кустом, мало ли, поздно, действительно может быть опасно, хотя вряд ли в этом хорошем районе. Но все равно умная, наверное.

– Вот, – говорю, – история познавательная. А любовь здесь это или не любовь – твое дело. Что касается до национальности, может, действительно русская. Тусуется возле цветов, собака по имени Боб – это русские характеристики.

– Русская – говорит, – еще какая русская, можешь не сомневаться. Я это почувствовал до фундамента своей души. Только русские такие красивые и умные, и храбрые. Помоги.

– Я тебе помогу, – говорю. – А ты скажи, как ты все это дело представляешь? Ее в кустах ждать и выпрыгнуть ночью? Ты думаешь, она рада будет нас увидеть? Не испугается?

– Неет, – отвечает, – она ничего не боится, хотя действительно неприятно, может, будет. Давай просто тусоваться в парке, небось, она когда-нибудь и среди дня появится.

Следующий день был выходной, и мы сидели в парке. Друг нарядился на свадьбу, очень в ожидании. Недолго пришлось ждать – часов шесть. А когда пришла, не одна была, с Бобом пришла – так мы смогли ее опознать. Еще с подружкой была. Разговаривали.

– A тут якiсь чоловiк хотiв на мене в темнотi напасти, добре що Боб поручь був. Мiй захисник. Навiть не знаю, щоб ….

Прошли мимо. Стало ощутимо жарко из-за кипячения ожидания у друга.

– Иди, – говорит, – буржуй! Чего ты ждешь!?

– Расслабься, – говорю, – и забудь про свадьбу. Она не русская.

– Как это не русская!? Я же почувствовал…

– Вот так не русская. Украинка. Извини друг, по-украински не могу.

– Да и не надо, – говорит друг с выражением разбитых надежд на морде. – Я все равно настроился на русскую.

Так что мы их не стали тревожить. Встали и пошли домой.

Как это делается в Монреале

Хочется или нет, но пожалуй пора подвести итоги. Три месяца, как я переехал жить из Ванкувера в Монреаль, и мне говорят: «Русские все в Торонто живут, не туда переехал, друг!» Но я и не особенно стремился к русским, да и все равно их нахожу, где бы ни был.

Первый месяц жил у знакомых русских в пригороде, Санкт-Юсташ. Ну, будем называть его «Монреальский Долгопрудный». Только вот в этом Долгопрудном живут одни французы, сепаратисты. Иностранцев, похоже, никогда не видели и не очень любят, в том числе и англо-говорящих. На каждом доме сине-белый флаг. Когда первый раз подъехали, подумал с восторгом: все болеют за любимую мою ментовскую команду. Но оказалось не за хоккей, а за независимость болеют, флагом «fleur-de-lis.» На доме моих друзей флаг Советского Союза. Контраст цветов интересный. Боялся я немножко выходить сам, сидел дома, и мы смотрели вместе записи Высоцкого и Цоя на Youtube. На следующий день надо было чем-то заняться, познакомиться с городом, и мне подсказали:

– Хочешь, езжай на Метро Сноудон. Это считается английским районом. Может, там тебе будет комфортнее.

Я слышал раньше о Сноудоне. Один знакомый француз (которого встретил в Москве очень давно) написал мне, что местные называют эту станцию Little Russia. Перед переездом, я читал в интернете на французском форуме, что район славится тараканами, крысами и прочими незначительными штучками. Про русских ни слова.

«Лучше, – писал чувак в форуме, – снимать квартиру в другой части города, даже в Санкт-Юсташ».

Я решил поехать на Сноудон. Гуляя по главной улице, я не видел тараканов или крыс. Я видел широкий московский проспект и также широкий магазин «Ла Пэтит Руси». Я видел грузинский ресторан и магазин европейских изделий, что обычно означает у нас – русских изделий. Если магазин итальянский, или испанский, или еврейский, или так далее, обычно на дверях написано «Открыто». А если магазин русский, написано, что он европейский. Захожу и вижу: все по-европейски, то есть, по-русски. Симпатичная дама за кассой почувствовала, зачем пришел, и сразу показала, где шпроты и «Балтика». Я выдохнул, и мне захотелось плакать, но хорошими слезами – в своей стране нахожу утешение среди русских.

Вечером сидим за столом, едим шпроты, пивко пьем. Рассказывают мне, как сюда попали.

– Браток мой, – говорит Миша, – Володя, женился на местной особе, и она хотела здесь жить со своими. У нас в большом городе не было никого кроме Володи, нам надоело жить с арапами, и мы решили переехать тоже. После двух лет они развелись, но мы к тому времени уже купили хату и начали привыкать. Соседи здесь не беспокоят, не стреляют и не мусорят. В первый год я пару раз говорил с соседом справа. Спросил он, не из мафии ли мы, посмеялся и перестал выходить из дома. С остальными никогда не говорили. Каждый раз, когда мы выходим из дома, они отворачиваются. Мы здесь теперь десять лет, и я даже не знаю, как они выглядят, я видел только их спинки. Первый год мы повесили канадийский флаг, но кто-то спер. Повесили еще раз – по-новой сперли. Потом решили повесить наш – не сперли, побаивались, наверное, или просто плевать было, только бы не канадийский.